Время 1920-30-х гг. имеет к каждому из русских людей самое прямое и непосредственное отношение. Потому что это время пробуждения в стране самых глубинных, самых звериных, самых скрываемых во все прочие дни наших чувств и черт. Все то, что обычно прячется в глубине нас за семьюдесятью замками и печатями – выплыло наружу. Наши страхи, подозрительность и зависть, склочность и ненависть - вся та злоба, что жила, живет и еще долго будет жить в русских деревнях, пораженных пьянством, насилием и какой-то вселенской безысходностью. В те годы не случилось ничего экстраординарного или уникального – наружу вышел весь тот гной, что раньше старательно прятался от окружающих и самих себя. Мы обнажились.
Почему я говорю «мы»? Ведь прошло почти сто лет с тех самых пор. Но разве тот кошмар, что творился в те годы, это не проходящее сквозь столетия наше естество? Разве это – не мы? Мы. Наивно полагать, что с приходом к власти большевиков нас всех резко поменяло и мы вдруг стали злы, склонны к насилию, обуяны страхом и подлостью по чьему-то злому наущению. Не вдруг все это. Оно не могло взяться из ниоткуда и поселиться в практически каждом, кто тогда жил. Это жило в нас и раньше, при царях. Неописуемая лютость, неодолимая тяга к разрушению, к проклятию, к истовой ненависти и злобе. Это живо в нас и сейчас, какими бы чистенькими и интеллигентными мы сейчас ни выглядели. Я не отрицаю самых благородных черт нашего характера, нашей натуры, всего того, чем можно гордиться, чем горжусь. Но не видеть хищного зверя, сидящего в глубинах наших - тоже не могу.
Вы посмотрите, чем живет сейчас деревня. Что изменилось в ней, да изменилось ли? Село все так же поражено разрухой, пьянством, всеобщим воровством и завистью, все так же малограмотно и оторвано от центра и никакие средства связи и просвещения не в силах преодолеть этот разрыв. Да и не стремятся. За редким исключением наше телевидение оставляет ощущение, что его наполнением дирижируют из самых забитых и отдаленных окраин страны. Не стремится и, соответственно, не может оно изменить тот мир, в который погружена наша глубинка. Да и центр, за его огнями и беганьем, сильно ли отличен? Вряд ли.
Все то, что творилось при опричнине и аракчеевщине, что расцвело при красном и белом терроре, при репрессиях сталинщины – оно никуда не ушло. Это не что-то чужеродное и временное. Все гораздо печальнее - это то, что постоянно рядом с нами и внутри нас. Какая-то безысходная чернота, что тенью следует за нами, куда б мы ни держали путь. И дело не в том, возможно повторение революции или нет, как и не в том, вернется ли опричнина и как – пока жива в нас эта чернота, она всегда найдет возможность проявить себя. А это значит, что впереди еще не раз мы увидим и мужицкие бунты, и террор с застенками да расстрелами в тюремных дворах, и вновь, в который раз – врагов народа. Быть может, лик очередного безумия будет другим и у него потом найдутся предпосылки и причины. Но это будет та же глубинная злоба, что копится в нас годами, чтобы потом ураганом пройтись по стране.
Больно и тяжело думать о том, что составляет эту нашу черноту. Откуда ее корни, в чем она. Потому что, в конечном счете, это заставляет пропускать самого себя через допрос без права оправдания, без права промолчать. При всем внешнем эгоизме мы не любим себя, не верим в свои силы, не знаем, зачем мы и ради чего, мы вечно сомневаемся в самом святом и так же вечно – в самих себе. Мы склонны жалеть себя, представлять себя вечно обманутыми, обделенными, обворованными и тем самым позволяем себе обманывать, обделять и обкрадывать ближних. Мы втайне неуважаем себя за свои слабости и храбримся, подозревая ближних в том же самом, а обнаружив – тайно радуемся и обдаем их презрением. Мы ненавидим праведников за то, что их существование усиливает стыд за наши грехи. Мы не любим отличников, ибо на их фоне не скрыть наши неудачи. Мы раздражаемся на счастливых, ибо они еще больше оттеняют наши серые будни. Мы были бы рады застыть на месте и не дергаться, но рядом постоянно находится кто-то, кто либо честнее, либо умнее, либо успешнее и всем своим существованием напоминает нам, насколько мы далеки от собственного совершенства. Это гнетет нас и отравляет наши дни. Но ненавидеть себя бесконечно невозможно – ненависть, безысходность и самоуничижение разрушают нас клетка за клеткой. И мы выплескиваем все это. Наружу. Обнажаясь.
Время 1920-30-х гг. имеет к каждому из русских людей самое прямое и непосредственное отношение. Потому что это не просто один из периодов нашей истории, для кого-то далекий и внешне малознакомый. Нет. Это нечто такое, что всегда с нами, что никуда не ушло и уходить не собирается. Что сидит в глубине каждого из нас и ждет своего часа, своей жатвы. И когда я открываю большую папку с желтыми истертыми страницами газет эпохи репрессий, расстрелов, стукачества и взаимной ненависти – я не попадаю в какой-то особый, ныне исчезнувший мир, нет. Снова и снова я погружаюсь в коридоры времени, по которым мечется, в поисках выхода, и бьется о запертые двери чья-то душа, так похожая на миллионы душ моих соотечественников, так похожая на меня…
05.08.2007